Современные историки предполагают, что Пифагор (570–490 гг. до н. э.) не доказывал знаменитую
теорему, а просто объяснил грекам знание, известное в Вавилоне за 1000 лет до этого
Изображение: спонтанный редакционный коллаж
— Беда, вашпрвсходительство, беда! Теорему Пифагора украли!
Начальник сыскной полиции столичного города Санкт-Петербурга поднял взгляд от бумаг и уставился на ворвавшегося в его кабинет. «Как его звать-то? Тишка? Мишка? Гришка? — тщетно пытался он вспомнить имя помощника, пока тот продолжал тараторить. — Развел дармоедов!»
— Президент Академии наук каждые пятнадцать минут названивает, министр погоны срывает, канцлер уже три раза стрелялся — это ж позор на всю Европу! Нам доверили, а мы не уберегли. Сам государь бровь приподнять изволил!
— Да ты не части, ты толком расскажи, что стряслось-то.
— Виноват, вашпрвсходитство! Докладываю. Вчера, значит, как обычно, повезли ее, теорему эту окаянную, на Сенной рынок...
— Гм... Зачем?
— Не могу знать! Каждую пятницу возят, с прошлого века еще, акромя Великого поста. Привезут и увезут. А зачем — спросить боятся.
— Так. Гм... И что же дальше?
— Вот и вчера, стало быть, привез ее сторож-смотритель, ну там то-се, набрался, закупился, клянется, что отвез обратно в Ботный домик в целости и сохранности, о чем печать предъявляет и справку в нос сует, шельмец. А сегодня утром приехали, выходит, к домику этому Ботному профессоры да доценты, воспользоваться вроде как ею, для научных трудов и с обучающей целью — а теоремы-то и нет! Все перерыли — нет теоремы! Украли, как есть, украли, вашпрвство! Профессоры в ужасе, доценты в панике, книги побросали, статьи повыкидывали — бегают, волосы рвут, кричат, в обморок падают! Форменное безобразие!
— Гм... — прервал его начальник сыскной полиции и стал барабанить пальцами по столу. «Как же его звать, все-таки. Ах, как неудобно... Тишка, наверное... Или не Тишка...»
— Вот что, Тихон, — сказал он и сделал паузу, испытующе глядя на помощника. «Неужто угадал? А кто их разберет... Они ж, верно, думают, что я давно из ума вышел и в маразм пришел. Хоть горшками их назову — и глазом не моргнут, остолопы, где я только таких откопал... Вот, Зямкой его буду звать, точно».
— Ты распорядись, чтобы запрягали. Надо бы съездить поглядеть, из-за чего сыр-бор.
— Министр личный автомобиль прислал! Стоит у подъезда!
Спустились, погрузили телеса в автомобиль, тронулись. Пока ехали, помощник все излагал версии.
— Пафнутий Львович, говорю вам, это точно секта древнеегипетских жрецов. Ей-ей, пифагорейцы, масоны и прочие нечестивцы. Пробрались ползком через границу, доползли сюда и унесли в мешке! У них же она навроде святыни, это каждый знает. Теперь мумию из нее сделают и спрячут в тайных подземельях, и всякие свои непотребные обряды чинить будут.
Переехали они тем временем Троицкий мост, свернули к крепости. Тут гренадер их дальше на моторе не пустил — не положено. Выбрались из автомобиля, пошли по снежку пешком. У входа в Ботный домик зыркнул Пафнутий Львович на похмельного смотрителя, но ничего говорить не стал. Наклонился, кряхтя и метя затоптанный снег полами шубы, поднял что-то с порога.
— Гм, — сказал он. — Что это?
— Мышь, вашпрство! Дохлая! — присмотревшись, отрапортовал помощник.
— Гм... Мышь, стало быть...
— Вот я и говорю, Пафнутий Львович, это мафия геодезистов и форестмейстеров, их рук дело! Помяните мое слово, завтра выкуп потребуют, а иначе пригрозятся все прямые углы отменить и катеты с гипотенузами запутать! Живьем их надо брать, иродов, пока не расползлись!
Ничего не сказал на это начальник сыска, зашел внутрь. Оглядел залу, где теорема хранилась, достал из кармана рулетку, померил одну стену — три аршина, вторую — четыре. Померил и диагональ, что-то посчитал в уме, нахмурился. Опять наклонился и снова что-то поднял, на забыв измерить и это.
— А это что?
— Сосиска, вашство! Надкусанная! Пафнутий Львович, вы поверьте, это все синдикат безумных геометров-интуиционистов. Они давно замышляли все пространство искривить и метрику с сингулярностями нам всем устроить. Теперь подменят, определенно подменят, и к Рождеству подсунут. Смутьяны! Инсургенты!
Но Пафнутий Львович, не слушая, вдруг бросился с неожиданной прытью и криком «попался, паршивец!» в угол комнаты, где стоял стол сторожа, и вытянул из-под стола за хвост огромного серого кота, возмущенно мяукавшего и отчаянно сопротивлявшегося. Но как он ни противился, а теорему из лап пришлось-таки выпустить.
— Я тебе сколько раз говорил, не таскай, что не положено! Откормили морду! — впрочем, говорил Пафнутий Львович ласково, и вскорости кот уже блаженно мурча подставлял сыскному начальству подбородок — мол, больше не буду, а если почешете, так и сосиску верну, и мышь принесу.
А Пафнутий Львович гладил кота и думал, глядя на восхищенного помощника: «Малый-то ничего, голова работает... Как-то. Надо, что ли, начальству о нем рапорт написать, для поощрения. Только как напишешь, ежели я его имени не помню... А, по старинке придется». Нашарил он в кармане серебряный рубль, вручил помощнику:
— Молодец. Выпей или свечку поставь, и служи дальше. Только в начальники не лезь.
